Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть же выход, — напомнил я. — Иск, например.
— Потому я тебя и увидел. — Орлов улыбался. — Знаешь, что дочка удумала? «Кровью, — сказала, — умоешься».
Сморщив лицо, он замолчал, потом продолжил:
— А супруженька бывшая еще смешнее придумала. Она же ведь замуж вышла окончательно.
— За кого?!
— За моего лучшего друга! Я же вам с матерью рассказывал. Но ты позабыл, поэтому выручай, потому что мне надо жить, а умирать я не собираюсь. Короче, придави их обеих к ногтю. Можешь ты это сделать? Скажи, что можешь, а то я не поверю.
Пришлось сознаться, что исковое производство мне знакомо, и что вопрос о вселении в квартиру — не такое уж безнадежное дело.
Услышав эти слова, Орлов обнял меня, отвернулся и, шмыгая носом, зашагал прочь, не говоря ни слова. Потом обернулся и крикнул издали:
— Я тебе позвоню сегодня! А ты подумай как следует…
— Обязательно подумаю, — обещал я вслед пожилому товарищу.
Развернувшись, я прыгнул в подошедшую маршрутку, собираясь сегодня же увидеться если не с ректором, то с университетским завхозом. Гошина студенческая жизнь по-прежнему не давала покоя. А через час я уже находился на юридическом факультете.
— А! Мосягин! — Женский голос звенел у меня позади. — Хвосты пришел обрубать?! Опоздал! Так что до осени, ага, до осени… Ближе к декабрю, короче. По криминалистике, говоришь?
Но я ничего не говорил. Передо мной стояла Клара Борисовна, методических дел мастерица, старая дева лет на полста.
— Клара Борисовна, у меня нет задолженности.
— Нет?! Значит, я тебя с кем-то спутала. Постой! — Она напрягла мозг, уцепившись ладонью в выпуклый лоб. — Тебя же вроде бы выпустили в этом году. Точно! Замутил старуху, негодник… Шалишь?
— Какая же вы старуха, Клара Борисовна. Вы еще хоть куда, — соврал я, чувствуя неловкость. — Вам же не дашь тридцати…
— Дашь! — перебила она. — Все семьдесят, а то и семьдесят пять, — она усмехнулась. — Говори, зачем пожаловал!
— Возможно, вы слышали дело, связанное с милицией, — начал я. — Один погиб, другие получили ранения?
— А ты здесь с какого боку?
Клара Борисовна вдруг посерьезнела, и мне пришлось доставать из кармана рубашки служебное удостоверение. Слава богу, в прокуратуре пока что не додумались отобрать документ.
— Это другое дело. Тогда поехали, спрашивай, — велела Клара.
— Вы же давно здесь служите. А если так, то не помните ли студента по фамилии Коньков. Гошей звали. Или Георгием.
Методист вновь уцепилась за голову.
— Коньков, говоришь? И что? У нас каждый либо Коньков, либо Жеребцов.
— В «Карамзинку» попал который, — напомнил я. — На почве учебы, кажись…
— Вон ты про что… Ага…
Ладонь покинула лоб и, шевеля пальцами на уровне пышной груди, принялась рассуждать:
— Был один случай. Лет десять назад… Парень изучал судебную психиатрию и заболел внезапно на этой почве. Я и сама-то, помню, когда училась в семидесятых, чуть сама не загремела — настолько все реально казалось. Там ведь только начни копаться, что-нибудь да найдешь у себя, если верить учебникам. Они же, кто пишет их, сами того немножко.
Она вдруг подмигнула карим глазом, и мне стало не по себе.
— Мне бы списки студентов, Клара Борисовна.
— Идем, следопыт.
Шурша просторным цветастым платьем, она зашагала коридором, рассуждая на ходу:
— Он же с этой учился, дай бог памяти. С Анкой-пулеметчицей. Лет десять тому назад.
— Мне бы адрес…
— Пулеметчицы? Да какой у нее может быть адрес, если она председатель суда? Дуй в Ленинский и спроси там Анну Петровну! Короче, на вахте скажи, что пришел от Клары к председателю человек, а то ведь приставы не пропустят, несмотря на твое удостоверение. Привет передай от меня.
Взглянув на часы, я качнул головой: рабочий день подходил к концу.
— Тебе список? Но учти, что писать будешь сам, а я тут в соседней аудитории с абитуриентами займусь… Ну и народ пошел, ни хрена не помнят из отечественной истории — не то что у нас, помню.
Я не стал расспрашивать Клару, почему студентку по имени Аня звали Пулеметчицей и, присев в канцелярии за один из пустых стульев, принялся переписывать фамилии студентов — одногрупников Гоши Конькова. Их оказалось ровно два десятка. Я молил бога, чтобы половина из них оказалась в городе. Каждый из них мог рассказать о Гоше.
Покончив со списком, я возвратил журнал Кларе Борисовне.
— Благодарю за оказанное содействие, — сказал я, понимая, что произношу банальные вещи. — Следствию очень помогут ваши сведения.
— Удачи, студент, — произнесла она, потеряв ко мне интерес.
— Родина вас не забудет, Клара Борисовна, — рассмеялся я.
— Вот с этого и надо начинать. Чао, бамбино. Пишите письма…
В этот день я все же успел к судье Бусыгиной. Войдя к ней в кабинет, я сразу понял, почему студентку по имени Аня звали пулеметчицей: под стеклом книжного шкафа находилась фотография девушки в пятнистой форме и пулеметом на груди.
«Привет с Кавказа», — значилось сбоку на фотобумаге.
— Можете не объяснять о себе — мне звонила Борисовна и все рассказала, — остановила меня председатель. — Но у меня не так много времени… приговор, знаете ли, готовлю, и время поджимает. Значит, вас интересует Гоша Коньков, не так ли? Как же, помню его — хороший был студент, успевающий. Потом бац — и съехал с катушек, хотя, конечно, никто даже не мог подумать. Тогда вдруг возник почему-то вопрос о мобилизационной работе, но, думаю, это была всё же утка. Многие, конечно перепугались, что студентов мобилизуют в связи с Чеченской компанией.
— Было такое, — бормотал я в ответ.
— Естественно, Конькова эта тема не могла обойти, — продолжала судья. — Он больше всех переживал по этому поводу, хотя, как мне кажется, мужик должен пройти через это…
— Конечно, — соглашался я без особого вдохновения.
— Кончилось тем, что его отчислили. Без объяснения причин, между прочим. Просто вывесили приказ на доске объявлений — и прощай. Думаю, в больнице Карамзина смогут объяснить ситуацию.
— Я был там. И говорил с одним, но бесполезно.
— Вызови и допроси с пристрастием, — сказала Пулеметчица. — Хотя психиатра допрашивать — все равно что козла доить. Короче, не мучайся. Запроси у них историю болезни — и вся недолга, потому что допрашивать, это же целая проблема. Прикроются врачебной тайной… А так тебе и карты в руки. Читай себе на досуге, сколько влезет. В военкомат загляни.
— Зачем? — удивился я.
— Затем, что личное дело призывника там хранится. Запроси. Имеешь полное право, как следователь. И не смущайся, потому что если смущаться, нас самих же потом размажут по стенке.
Глава 4
Подполковник Игнатьев походил на низкорослого китайца.
— Где тебя
